Русский народ, как известно, терпелив, и это плохо, потому что сие есть выражение его рабской сущности. Одновременно с этим русский народ нетолерантен, и это плохо тоже, потому что приводит к
фашизму, а фашизм – это нехорошо. Терпелив и нетерпим одновременно, – отвратительнейшее сочетание. Ненавидит – и терпит, терпит – и ненавидит.
Это совершенно справедливое, как говорят в науке, суждение. Убери из него иронию, с ним согласится либерал-западник-космополит. А замени «оценочные суждения» на поэтизмы – согласится
государственник-националист-патриот: да, скифы мы!.. Проблема справедливого суждения не в том, что оно неверно, а в том, что оно не отражает действительности. Такое сплошь и рядом бывает в
науке, и не только гуманитарной.
Например: «Известен эффект, когда сверхсветовая частица, движущаяся в среде в потоке света от источника, будет по мере своего движения подвергаться воздействию всё более ранних световых
волн».
Эффект известен, а факт нет.
Мы с лёгкостью рассуждаем об особенностях русского характера, при том что совершенно неясно, кто именно этим характером обладает. Ведь что такое «русский народ» - поди разберись. То ли это
биологическое понятие, то ли культурное, то ли политическое, то ли всего понемногу, то ли что твоё дышло.
А между тем сравнительно недавно под «народом» в русском языке понималось нечто вполне конкретное. Словом «народ» назывались крестьяне.
Соответственно, «черты народного характера» – это представления о мире и поведенческие реакции, характерные для человека, работающего на земле. То есть такого, который живёт всю жизнь в
ограниченном пространстве, не имея возможности, а порой и нужды его покинуть, который всех вокруг знает и со всеми так или иначе связан, и, наконец, жизнь которого напрямую зависит от
ежедневного монотонного интенсивного труда, причём труд этот (вынося за скобки барщину с оброком, батрачество и колхоз) не отчуждён от человека; великая философская категория отчуждения для
крестьянина не такая уж и великая.
Народные войны, которая вела Россия, вплоть до Великой Отечественной, тоже выигрывались крестьянами, и особенности русского солдата вроде «равнодушия к страданию», многократно описанные
заграничными мемуаристами, это особенность крестьянина, которому и без войны всю жизнь приходится терпеть боль и усталость.
В XIX веке тождество понятий «народ» и «крестьянство» было для всех очевидным. Именно в этом смысле спорили о «народности литературы». Следует ли считать народной только такую литературу, в
которой изображён крестьянский быт, или можно считать таковой и литературу, в которой изображено что угодно другое, но с такой особенной точки зрения, которая и простому мужику (пиши он
литературу) была бы свойственна? Сошлись на втором. Можно ведь написать идиллию из жизни русских пейзан, в которой не будет ни грамма народных представлений о жизни, и сами пейзане окажутся
переодетыми в зипуны французами, так что «дух» важнее «буквы».
Именно тогда вопрос о национальном характере и начал замыливаться. Нельзя же было отказать в «народности» любому мало-мальски талантливому писателю. Приходилось границы этой самой
«народности» всё время видоизменять и растягивать. А сословные рамки и вовсе оказались таким образом отменены: ну не пишет же народ книжек, не выражает своего особого национального
миросозерцания так, чтобы в Петербурге слышали. Приходится самим…
Кроме этого, росло и становилось значимой величиной городское население, именуемое мещанством. Куда их зачислить? Плюс купеческое сословие... Если в картузе и с бородой, – народ или не народ?
В общем, границу между народом и ненародом стали проводить либо по признаку принадлежности к западной культуре(платье и манера держаться), либо по признаку образованности. Если
мужик учён, он уже не народ, а «представитель народа».
Так в конце концов понятие «народ» и превратилось в свалку, на которую все валят кому что ни лень: кто сплошь добродетели, кто сплошь пороки. В таком виде оно и пребывает сегодня. Для одних
«народ» – вместилище нравственной и духовной силы («восстань, отряхни плечом молодецким»), для других – источник опасности («тише, тише, не разбудите, всех пожгут-перевешают»). А кто
восстанет, кто перевешает? Пальцем покажите, конкретно? Футбольные болельщики? Любители пива «Балтика»? Водители грузовиков?..
Крестьяне-то, сыгравшие решающую роль в последней революции (значение пролетариата было сродни нынешнему «креативному классу» – бурленье говн и мелкие провокации), были истреблены по её
итогам. Крестьянство было уникальным сословием – собственником средств производства, земли, и это не было фигурой речи, как «фабрики рабочим». За землю и велась война. За что же воевать
сегодня? Где тот упор, до которого и от которого?..
...Прошу заметить, когда говорится «крестьяне воевали за землю», это не означает «вот как хорошо, какие молодцы». Это означает, что людям сносило крышу. Сегодня люди способны охренеть только
за деньги. Деньги сегодня – и средство производства, и собственность, и главная, всё прочее собой заслоняющая, реальность.
Недавно Митя Ольшанский объяснил, сколько денег (в месяц) нужно для жизни в Москве приличному человеку - демократическому журналисту. Сто тысяч рублей.
«Это когда можно снять небольшую квартиру без "люкс-престижа", спокойно пойти в ресторан средней руки - куда мы с вами часто ходим,
взять такси всегда, когда это нужно, подкинуть денег кому-то из родственников и друзей, съездить на неделю в Париж» .
И всё это, как я догадываюсь, без семьи. С семьёй другой коленкор: недавно слышал, как приличный человек, тоже демократический журналист, жалуется, что надо перевести ребёнка в другую школу,
а хорошие школы ужасно дороги. Ему советуют: а вы попробуйте в такую-то, там хорошо не особо дорого, двадцать тысяч рублей в месяц... (Этак-то уже на Париж не останется.)
Понятно теперь, почему мой бывший друг (а теперь демократический журналист) в ответ на моё пожелание обосраться защитникам химкинского леса (заколебало в пробке стоять) пожелал мне в свою
очередь, чтобы кто-нибудь изнасиловал у меня на глазах мою жену, убил моего ребёнка, а потом всех нас сжёг. Вот это называется «революционные настроения».
Социальный заказ сформирован, дело за исполнителями. Но кто же, кто, блин?.. Своего б. друга - демократического журналиста я что-то плохо представляю себе насилующим мою жену...
Помнится, нас учили: движущая сила Февральской революции - буржуазия, Октябрьской - пролетариат. Исполнялись обе руками крестьянства (в первом случае это были бегущие с фронта солдаты). Кто
же на этот раз будет исполнять приговор, вынесенный в ресторане средней руки?..
Лев Пирогов
Источник