Вплоть до последнего времени русский национализм воспринимался как значимое, но все же скорее маргинальное политическое направление. Имея от 6 до 9% твердых сторонников, радикальный национализм отпугивал большую часть россиян, в том числе и тех, кто готов был поддерживать ситуативно отдельные националистические идеи (таких «мягких» националистов – еще около 45%). Правда среди молодежи численность радикальных националистов всегда была выше – до 15-17%. Но на то и молодежь, чтобы поддерживать «горячие» радикальные идеи. Все политические партии и движения чисто националистической направленности имели достаточно ограниченное число сторонников (исключение составила «Родина» в период 2003-04 гг., но ее нельзя назвать чисто националистической). Последние 7-8 лет картина принципиально не менялась.

Сегодня, похоже, начинают происходить качественные сдвиги. За последний год все значимые стихийные политические акции так или иначе происходили вокруг националистического дискурса. Трудно, не исследовав вопрос досконально, утверждать наверняка, но нельзя и исключить того обстоятельства, что мы становимся свидетелями переломного момента в новейшей российской истории, сопоставимой по своему значению с 91 г. Русский национализм, национальная идея становятся факторами, коренным образом меняющими привычную стабильную картину общественной жизни эпохи нулевых. Многие аналитики уверены, что именно националисты в том или ином виде через некоторое время станут едва ли не ведущей силой общественной жизни.

Стремительно растущие в стране протестные настроения, разочарование в актуальном российском государстве и социально-политическом строе как бы фокусируются в националистической идее, она становится, как говорят социологи, «фокусом протеста». К акциям, проходящим под националистическими лозунгами, постепенно подтягиваются и левые, и либеральные оппозиционеры. Недавние исследования современной российской молодежи в Институте социологии РАН, выполненные В. Петуховым и Л. Бызовым, выявили картину резкого роста антигосударственных настроений у значительной части молодежи, в первую очередь той, которая разделяет идеи русского национализма. Все громче заявляет о себе новое поколение городской молодежи, принадлежащей к среднему классу, которая представляет из себя наиболее активную, перспективную социальную группу, интенсивно осваивающую новое коммуникационное пространство, и ей становится тесно в рамках аморфной и вялой «партии власти», выступающей скорее с охранительной идеологией, чем несущей идеи развития. В этой социальной группе происходит интенсивный синтез националистической и современной либеральной идеологии, ориентации на индивидуальный успех и комфорт сочетаются с обостренным вниманием к идее нации, этноса, этнической идентичности. Вектор активности «новых националистов» во многом направлен против нынешнего, «актуального» российского государства, воспринимающегося как антинациональное, антирусское.

В чем же объективные и, возможно, субъективные причины растущей популярности национальной идеи? Первый слой причин относительно понятен, так как он лежит на поверхности. Действительно, межнациональные отношения в России складываются сложно, конфликтно, причем в последнее десятилетие наблюдается тенденция к их обострению. В особенности острая ситуация складывается в крупных городах, мегаполисах, в которых чрезвычайно велики миграционные потоки, интенсивность которых значительно превышает адаптационные ресурсы общества. Возникающая напряженность порождает всплески экстремизма, как со стороны коренного населения, так и со стороны инонациональных групп мигрантов. На периферии современной России, особенно в некоторых республиках Северного Кавказа, русское население продолжает оставаться на правах граждан «второго сорта» и постоянно выдавливается вовне, при фактическом бездействии федеральных законов, конституционного права. Если национальное самосознание нерусских диаспор во многом сохранило свои традиционные черты – с высоким уровнем социального контроля, институтами взаимодействия, характерными для традиционного общества, то национальное сознание большей части русского населения подверглось серьезной трансформации, утратило многие архетипические черты и приобрело новые, посттрадиционные. На этом фоне иноэтнические диаспоры начинают теснить коренное русское население на его собственной территории, занимая все новые позиции в больном и разрозненном русском социуме. Все это не может не порождать социальных и культурных конфликтов, на которые нынешнее государство просто закрывает глаза, не имея ни желания, ни планов их разрешения. Ситуация усугубляется возрастающими социальными и региональными разрывами внутри самого русского этноса, между центром и удаленной периферией, где интенсивно формируется русская субэтничность, социокультурные и управленческие механизмы, не замыкающиеся на общерусскую, российскую идентичность и государственность. Сами диаспоры в этой ситуации ведут себя как могут и как умеют, в то время как кризис, охвативший русское национальное самосознание, делает русское большинство уязвимым и социально неконкурентоспособным.

Однако, что пока слабо осознается даже экспертным сообществом, не эта видимая сторона проблемы является главной, фундаментальной, многократно усиливающей потенциал национальной идеологии в современной России. Сегодня она попадает в резонанс с магистральным запросом большей части общества, зависшего на полпути к созданию национального государства – запроса, сформировавшегося пусть в скрытом виде еще на рубеже 70-х и 80-х годов прошлого века, и во многом послужившего распаду советской империи. Ни революционные процессы двадцатилетней давности, ни «путинский термидор», связанный с попыткой реанимации традиционного российского государства, так и не привели к формированию устойчивого нового порядка, государственного и социального, признаваемого как легитимный и справедливый большинством россиян. Система, выстроенная В. Путиным, до определенного момента подпитывалась энергетикой этого запроса, однако постепенно режим стал занимать чисто охранительные позиции, сделав ставку на те слои, в первую очередь, коррумпированную бюрократию, которая ни в каких переменах не заинтересована, равно как и в общественной активности. В государстве, квазиимперии, выстроенной или законсервированной В. Путиным, ни порядка, ни справедливости ждать не приходится. И с определенного момента энергия запроса стала работать против правящего режима. И, возможно, и против самого нынешнего российского государства. Под оболочкой этнического национализма, как наиболее простого и понятного лозунга, скрывается требование создания национального государства, с национально ориентированной элитой, обязательными для всех законами и едиными правами. В этом контексте «национальный порядок» является лишь фрагментом более общей идеи нового порядка как основы современной российской государственности. Но для выстраивания такого порядка, очевидно, необходима новая идентичность, новое осознание того, кто «мы», а кто «чужие» в этом процессе.Традиционные «имперские» националисты или как они предпочитают себя называть «патриоты» ориентировались и продолжают ориентироваться на идею могущественной державы. Патриоты в «нулевые» годы нынешнего столетия в основном вписались в т.н. «путинский консенсус», до поры до времени устраивавший большую часть общества, и стали своего рода смычкой между умеренными левыми и умеренными либералами, объединенными идеей сильного государства. Однако непривлекательность нынешней российской государственности, ее неэффективность и нереформируемость, стремительно подтачивает «путинский консенсус». И сегодня больше половины россиян продолжают видеть в сильном государстве главный якорь своей жизни, но тенденция идет в противоположном направлении, к формированию новой, более локальной идентичности.Это и делает столь актуальным дискурс вокруг национальной идеи и национальной идентичности.

Между тем сам феномен современного русского национализма крайне слабо изучен. Если в исторической России, как в дореволюционной, так и в советской, националисты выступали сторонниками империи, какую бы форму она ни приобретала, и скорее выступали с охранительных, а не революционных позиций то сегодня мы наблюдаем зарождение такого явления как революционный национализм. Он революционен не только в отношении нынешнего коррумпированного, неэффективного и несправедливого российского государства, но и против той «старонационалистической» идеологии, которую можно охарактеризовать как национал-патриотизм, неважно монархического или советского образца. Ноша империи представляется новым националистам и тяжелой, и ненужной. Это не означает, что русские окончательно перестали быть суперэтносом, объединяющим различные культурно близкие этнические группы, но содержание этого суперэтноса требует существенного переосмысления и переформатирования. Заслуживают внимания наблюдения современных теоретиков национализма (К.Крылов, А. Севастьянов, В. Соловей), утверждающих, что русская идентичность, ранее основывавшаяся на государственности, цивилизации, культуре, сегодня замещается идентичностью по крови, русскость определяется по крови, а не по языковым, культурным или цивилизационным критериям, русских перестало устраивать российское государство в его нынешнем виде, русские перестали быть имперской нацией.

Лично я как исследователь далеко не во всем разделяю подобные выводы. Мне представляется, что, как и прежде, русских невозможно объединить на основе этнической идеи. Этническая энергетика русских крайне слаба и сама по себе неспособна к тому, чтобы послужить основой для формирования эффективной государственности. Это означает, что «русская Россия», будучи гипотетически созданной, окажется перед теми же центробежными силами распада, с которыми сталкивается последние два десятилетия. Объединить сегодняшних русских можно только вокруг идеи эффективного национального государства и связанного с ним социального проекта. В противном случае, весьма вероятен новый распад, чреватый утратой единой государственности вообще. Отсутствие неимитационного общегражданского социально-политического проекта способствует появлению разного рода локальных и региональных «национальных проектов», это форма прорастания социальной активности в условиях, когда общегражданская политика стала своего рода «мертвой зоной», в которые группы общества не видят ни своих интересов, ни своей значимой роли. Самоопределение граждан в качестве носителей региональной идентичности или в качестве членов «малых групп» использует национальную идентичность на достаточно примитивном уровне – «свой-чужой», характерной для социальных механизмов такого рода, но это реальные процессы самоорганизации граждан, которые происходят скорее вопреки неэффективной политике государства, не способного востребовать их энергию и реализовать их интересы. Все эти процессы встроены в «новорусский этногенез», формирование новорусской нации, имеющей во многом иные, иной раз диаметрально противоположные характеристики по отношению к тем базовым характеристикам и ценностям, которые мы привыкли называть «русскими». Бесспорно, новые формы русского национального самосознания, если они будут восприняты новыми поколениями россиян, приведут к радикальному изменению и политического ландшафта, и самой российской государственности.

Леонтий Бызов