На днях мое внимание привлекла статейка, выстроенная вся на сравнении нынешней эмиграции из РФ (что говорить, баснословной) с эмиграционными процессами начала прошлого столетия. Хлесткое сравнение. Вот только кощунственное. Иной раз теряешься, как вообще говорить с теми, кто начисто лишен исторической памяти? Нам, кто помнит красный террор семейной памятью, подобные истерические параллели довольно-таки противны. Единороссы покуда в массовом порядке не вырезают животы у беременных женщин и не выковыривают ложками глаза у маленьких детей.

Преувеличения часто грешат прямой безнравственностью. Помнится, мне как-то попалось неизъяснимое словосочетание «геноцид женщин за сорок». Автор подразумевал, что женщин за сорок не очень охотно принимают на работу. Но это уже, конечно, курьез, хотя и показательный. Особенно падки на истерические сравнения, конечно, либералы, которым страсть как охота ощущать себя борцами с кровавой Чекой. В действительности я что-то не замечала, чтобы политические преследования всерьез касались кого-либо, кроме националистов. У нас преследуют за убеждения, но за сословную принадлежность покуда не убивают. За национальную – убивают, но пока не в масштабах террора. И это еще не является прямыми указаниями власти.

К чему я? Да просто к тому, что паническое преувеличение беды думать все-таки мешает.

А беда, кто б спорил, есть. Экономика разваливается, национальное достояние разворовывается, иноплеменное нашествие с попустительства властей либо по прямому их желанию множится, обрушены образование и наука.

Но вот относительно «свободы слова», о коей либералы так любят покрикивать, у нас дело обстоит пусть не хорошо, но много лучше, нежели во Франции. Там с этим полная чума.

На днях, к примеру, Саркози вознамерился внести уголовное наказание за отрицание геноцида армян. Повторюсь, уголовное. Хорошенькое дело, и ведь некоторые простодушные граждане его вполне одобряют, не отдавая себе отчета, что на самом деле за сим стоит. Между тем, буде французское государство разумным, оно ограничилось бы фактом признания геноцида. С 1990 года уголовные наказания уже действует в отношении Холокоста. Но как можно надеть намордник на историческую науку? Единственным цивилизованным ответом на то, что почитается в стране безнравственным, должно быть исключительно общественное осуждение. Все иное – проявления чистейшего, голого тоталитаризма, предательство европейского правового духа.

За «мыслепреступления» судят только ущербные страны.

Да что там, я знаю случай, когда преподавателя истории в лицее уволили за то, что в его компьютере находились материалы, трактовка событий в которых не совпадала с утвержденной по школьной программе. Если кто не понял – он не излагал ученикам этой неутвержденной трактовки. Читал сам. И к нему, между прочим, залезли в компьютер.

Французских примеров я могу привести множество, но, пожалуй, сейчас остановлюсь. За свободой слова во Францию ехать, поверьте, не стоит. Но можно ехать, что называется, «за колбасой». Я не хочу никого осуждать, но просто назовем вещи своими именами. Всякий, думающий об эмиграции, подразумевает именно эмиграцию «колбасную». Казалось бы, они в своем праве. Всяк хочет нормально жить и воспитывать детей. Да, гнетущей, унизительной бедности сегодняшние французы, в отличие от нас, не испытывают.

Но чудовищное бремя, возложенное на плечи бюджетников, становится все тяжелее. «Я кормлю из своего кармана пятерых арабов, – сказал мне однажды мой читатель. – Если мне привесят шестого, я не прокормлюсь сам. Следовательно, эти шестеро выйдут на улицы все громить. И начнется хаос».

Мои друзья, владельцы хорошего старинного загородного дома, уже второй год, как перешли на печное отопление. Паровое им уже не по карману. Притом, что в этой семье муж – государственный чиновник, а жена заведует библиотекой, что во Франции, в отличие от нас, вполне престижно. И они уже всерьез поговаривают о том, что бывшие когда-то приятным развлечением огород и пасека «в случае чего выручат».

Кстати, глава этой семьи, человек весьма эрудированный, обратил мое внимание на то, что временные промежутки между кризисами неуклонно сжимаются.

Еще один мой французский знакомец недавно сказал: «Такие доходы, как у меня, имеют только десять процентов населения. Вы будете смеяться, но мы одеваемся в секонд-хэнде».

Тот, кто хочет бежать из переполненной узбеками Москвы во Францию (привожу эту страну просто как самый мне знакомый пример), на самом деле уподобляется логикой своей тому же узбеку. Молочные реки и кисельные берега – отнюдь не особенность европейского климата. Безудержная эмиграция прекратится ровно тогда, когда принимающие страны сравняются уровнем жизни с выпускающими. Упадут до уровня выпускающих.

Миграционные процессы началаXXIвека – явление решительно иного порядка, нежели эмиграция начала векаXX. В те времена из обезумевшей страны люди бежали в страны вменяемые. Вменяемых и безопасных для жизни (и, что не для всех, но для некоторых чрезвычайно важно – не унизительных для человеческой личности) стран сейчас нет. Трудно поверить в это единственно потому, что у нас недостаток благ, а во Франциях и Германиях – пока еще избыток. Надолго ли?

Иного пути, чем отстоять нашу благословенную Европу, у нас нет. Со своей земли, со своих стран начиная. Если мы побежим, нас все равно догонят. Везде.